В 1450 году в городе Майнц Иоганн Гутенберг получил от местного банкира Иоганна Фуста 800 гульденов (деньги по тем временам довольно большие) на создание предприятия по производству книг с помощью литер и пресса.

Новая технология, позволяющая производить книги не штучно, а целыми тиражами (первые книги печатались по 100–300 экземпляров) открыла новый огромный рынок и новые возможности распространения информации. А заодно радикально изменила многие базовые этические, религиозные, экономические и еще бог знает какие основания жизни людей.И речь вовсе не о развитии литературы или образования — тут, конечно, тоже был совершен огромный прорыв, но литература существовала и до книгопечатания, а школы прекрасно функционировали в Древней Греции без всяких литер Гутенберга. Зато без книгопечатания не было бы никакой реформации и связанных с ней новых представлений об отношении человека и бога, власти мирской и церковной. А заодно не было бы никакого капитализма — во всяком случае, в одном из его изводов. Если этого мало, то как насчет появления наций и, например, полиции: все это так же следствие революции в технологии производства книг.Как книгопечатание изменило отношение человека с БогомПока книги — в первую очередь Библия, были штучным и очень дорогим товаром — вопрос о роли церкви, священников и их посреднической миссии практически не вставал. Монахи и священники (Церковь) имели доступ к знанию об истинной вере и спасении, а остальные — те, кто правил, воевал, пахал, занимался ремеслом или «делами» — должны были следовать их указаниям.Зато как только печатный станок позволил расширить рынок и сделал Священное писание доступным для многих, тут же возник вопрос: а нужен ли специальный посредник для общения человека с Богом, нужен ли кто-то, кто за нас решает, что имеется в виду в той или иной книге Библии? И шире — нужен ли нам вообще посредник в деле спасения нашей души?Через 60 лет после того, как Гуттенберг напечатал свою первую Библию (разумеется, на латыни), Мартин Лютер выступил со своими 95 тезисами, отрицающими роль церкви как посредника в отношении человека с Богом. Теперь ведь все, кто правит, воюет, занимается ремеслами и бизнесом, могут сами открыть Книгу и узнать все что нужно про веру и спасение. Зачем посредники?Более того едва ли не первое, что сделал Лютер после обнародования своих тезисов, — сел за перевод Библии на немецкий язык. К тому времени развитие типографских технологий уже позволяло издавать книги огромными тиражами (по несколько тысяч экземпляров) и сравнительно недорого. А значит, покупать их могли обычные горожане, не знавшие латыни.Так началась Реформация. Как развитие книгопечатания создало нацииВпрочем, для нас, наверное, куда важнее и неожиданнее будет другое прямое следствие изобретения книгопечатания. Понятие нации, национального патриотизма кажется нам вечным и естественным атрибутом человеческой культуры. Однако никаких наций в нашем понимании до XVI века не было. Люди объединялись совсем по другим признакам — территориальным, вассальным, сословным. А язык и культура их не сильно объединяли. Обычные люди говорили не на языках, а на диалектах определенной местности. Оказываясь за пределами своей местности, они слышали речь, отличную от привычной, но похожую и более-менее понятную. А в те далекие края, где была возможность столкнуться с совсем чужой речью, они редко выбирались. Те же, кто выбирался, чаще всего говорили друг с другом на латыни и, если чувствовали какую-то общность, то как раз по признаку знания латыни: общность европейской религиозной (а с начала Возрождения и интеллектуальной) элиты.Однако с появлением печатных книг все меняется. Первые книги были, естественно, на латыни, но довольно быстро возможности книгопечатания переросли рынок латинского языка. Теперь книги можно было издавать для людей, не знающих никакой латыни. К концу XV века начинают печатать книги на народных языках — знаменитые «Нюренбергские хроники», выпущенные сначала на латыни, в 1493 году допечатываются уже на средненемецком языке. А с 1500 года начинается массовое издание (тиражами около 1000 экземпляров и выше) народных книг на местных языках — и тут не только пересказы священных историй, но и самые разнообразные смешные, скабрезные рассказы, пособия по ведению хозяйства, избавлению от сглаза и прочих дьявольских козней (впоследствии эта литература станет основанием для массового распространения «охоты на ведьм» — еще одно прямое следствие технологической революции в распространении информации).Письменный язык куда легче унифицировать, а книги куда выгоднее издавать сразу на более широкую, чем небольшой район распространения определенного диалекта, аудиторию. Мы редко задумываемся о таких вещах, но когда Мартин Лютер сел за перевод Библии на немецкий язык, то никакого единого немецкого языка просто не было. Он, собственно, возник в результате распространения лютеровского перевода огромными тиражами. И почти сразу вместе с Библией на универсальном немецком языке стали печатать и самые разные книги.В итоге, в результате развития книгопечатания, людей, живущих на разных территориях и говорящих на разных диалектах стало объединять нечто значимое — одни и те же книги, которые люди читают и пересказывают друг другу. Так возникает общность языка, общность историй и практик, почерпнутых из книг, — «общность судьбы» (термин Бенедикта Андерсона). И тут важно, что вместе с изменением представления об общности меняется понятие чужого. Если раньше чужими были все за пределами деревни или города, максимум маленького региона, то теперь чужими становятся те, кто читает другие книги на другом языке. Те, кто находится за пределами языковой и культурной общности.Так появляется идея нации.Дальнейшее укрепление и развитие нации и составляющих ее «скреп» также происходит в прямой связи с технологией литер и печатного пресса. Появление газет укрепляет уже созданные общности языка и историй, добавляя к ним общий новостной поток, что окончательно формирует ту самую «общность судьбы». Как книгопечатание создало капитализмКапитализм существовал, конечно, и до глобальных изменений, вызванных книгопечатанием. Собственно, если бы его не было, идея расширения рынков продажи книг с помощью технологии просто не возникла бы и не реализовалась — в том же Китае задолго до Европы придумали схожую технологию, но вне капиталистической системы производства это не дало никаких результатов.Но если мы говорим о классическом индустриальном капитализме с его оголтелым стремлением к прибыли и развитию; если мы говорим об особенностях деловой хватки тех, кто превратил Европу и Северную Америку в пространство безудержного индустриального развития — то истоки этого капитализма будут именно в революции Гуттенберга.Понятно, что речь тут пойдет о знаменитой концепции Макса Вебера про «Протестантскую этику и дух капитализма». Главная идея Вебера — теми, кто вершил индустриальную революцию, творцами капиталистического чуда, двигала не жажда наживы (как считал Маркс), а совсем наоборот, жесткий этический кодекс, связанный с протестантской идеей спасения души.Что это за идея и откуда она берется?До книгопечатания все было просто: есть клирики, которые читают Библию, ведут праведный образ жизни и молятся за себя и за нас. Есть все остальные, которые по мере сил как-то живут свою жизнь, радуясь и страдая: их вечное спасение во Христе связано с их деятельностью (минимизацией грехов и добрыми делами), но особенно с деятельностью и молитвами тех, кто за них молится, — клира. Человеку доступны радости и слабости — пусть это греховно, но радости и слабости могут быть искуплены твоими богоугодными делами или богоугодным поведением святых.Но когда Библия стала массово доступна, многие вычитали в ней нечто совсем другое. Человек никак не может повлиять на волю Бога, а значит, никакого спасения делами быть не может. Человек не может заслужить спасение и уж тем более через чье-то посредство. Спасение души — твоя личная ответственность. И это спасение никак нельзя заработать, можно только потерять.Это базовая идея реформации. Но где же здесь капитализм, заводы, фабрики и все такое? Дело в том, что как только Библия оказалась доступна, люди принялись ее читать целиком. Особенно популярным чтением стала Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова — в православии она считается неканонической, в католицизме второканонической, то есть вполне полезной, но не «боговдохновенной». Так вот именно из этой книги было почерпнуто ставшее важнейшим основанием протестантской этики положение: «Каждый оставайся в звании своем», воспринятое как «любое занятие богоугодно».Итак, любое занятие богоугодно, а развлечения и отдых — нет (грехи-то не искупаются делами), а потому благочестивый протестант должен как можно лучше и больше работать, а все остальное (отдых, еда и проч.) имеет право на существование только в связи с работой. Собственно, работа наряду с чтением священных текстов, оказывается едва ли не единственным способом служения Богу.Ну а дальше еще один шаг к «духу капитализма» — спасение нельзя заслужить или заработать, но зато можно получить знак божественной избранности. И таким знаком вполне логично становится успех в делах. Который, разумеется, выражается в приумножении капитала. Мы не знаем, приуготовил ли нас Бог к спасению, но мы должны вести благочестивую жизнь и отдавать все силы своему делу. А если в нашем деле мы преуспеваем, то это свидетельство нашей богоизбранности. Учитывая, что ростовщичество всячески порицалось в протестантских сектах, да и торговля не считалась полноценной работой, то вся энергия спасения была направлена в первую очередь на индустриальное производство.Так сложился паззл происхождения духа капитализма у Макса Вебера — от первых печатных изданий Библии до фабрик, заводов, машин и пароходов. И выглядит это очень красиво и убедительно. Как книгопечатание привело к появлению полицииЕсли бы мы вдруг оказались в городе Женева в 1537 году и вечером, зайдя к себе домой, задернув шторы, взялись бы за какие-то свои дела, то нас, скорее всего, ждал бы не очень приятный сюрприз. К нам бы непременно нагрянули специальные люди, назначенные советом города наблюдать за нравственностью горожан. Собственно, если бы мы не задернули шторы, то эти же люди просто заглянули бы к нам в окно, а неприятности нас ждали бы, только если бы мы придавались там разврату — чтению любых книг кроме Библии или изданий Жана Кальвина — строгого реформатора и по совместительству главы совета города Женева.Так вот — этот специальный отряд, призванный городским советом Женевы следить за нравственностью горожан и стал впоследствии прообразом полиции. Разумеется, чтением неугодных книг проблемы с нравственностью не ограничивались. Нельзя было вообще придаваться никаким радостям или излишествам (см. описание протестантской этики в разделе про возникновение капитализма), но книги были важнейшим основанием для учреждения полиции. Женева — большой торговый город, и до прихода Кальвина его успели наводнить всякие произведения книгопечатной продукции. Ну а поскольку Кальвин полагал, что любое чтение, кроме Библии и его изданий, — есть прямой путь в ад, то очень хотел помочь своим согражданам там не оказаться. И придумал полицию как «структуру по поддержанию порядка и безопасности граждан». Другое дело, что главной угрозой безопасности граждан Кальвин считал угрозу лишиться спасения души из-за неподобающего чтения.Кальвина из Женевы изгнали довольно быстро — уже через полтора года. Но идея прижилась и специальные подразделения по охране «безопасности», оплачиваемые городским советом, стали появляться в разных городах, где власть получали сторонники радикальных протестантских сект. А потом, уже в ХVII веке, эту идею развили в католической Франции при Людовике XIV, сделав ее частью системы управления Парижем. Ну и далее полиция постепенно стала системообразующим государственным институтом.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на chaskor.ru